topmenu
მთავარი
ეპარქიები
ეკლესია-მონასტრები
ციხე-ქალაქები
უძველესი საქართველო
ექსპონატები
მითები და ლეგენდები
საქართველოს მეფეები
მემატიანე
ტრადიციები და სიმბოლიკა
ქართველები
ენა და დამწერლობა
პროზა და პოეზია
სიმღერები, საგალობლები
სიახლეები, აღმოჩენები
საინტერესო სტატიები
ბმულები, ბიბლიოგრაფია
ქართული იარაღი
რუკები და მარშრუტები
ბუნება
ფორუმი
ჩვენს შესახებ
რუკები

 

В. Б. Виноградов - ВАЙНАХО-АЛАНСКИЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ В ЭТНИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ГОРНОЙ ИНГУШЕТИИ
There are no translations available.

<უკან დაბრუნება

В. Б. Виноградов

ВАЙНАХО-АЛАНСКИЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ В ЭТНИЧЕСКОЙ

ИСТОРИИ ГОРНОЙ ИНГУШЕТИИ

Журн. Советская этнография, 1979 г. №2, Март -Апрель, И3Д. «Наука», Москва, стр.30-40

http://www.booksite.ru/etnogr/1979/1979_2.pdf

Вопросы этнической истории Ингушетии, в том числе и вайнахо-аланские контакты, уже около 100 лет интересуют ученых1. Накопленный опыт показывает, что наиболее эффективна этнографическая методика исследования данной проблемы. В отличие от сугубо археологических работ, безоговорочно декларирующих автохтонность населения2, ком­плексный подход к разнообразным источникам, отражающим очень сложный этногенетический путь ингушей как органической части всего вайнахского (чечено-ингушского) этноса дает возможность обрисовать истинную историческую ситуацию в горной Ингуш етии3. Одной из существенных сторон этногенеза ингушей являются и взаимные вайнахо-аланские связи, активно функционировавшие без малого 1500 лет (I—XIII вв.) и далеко еще не осмысленные на современном уровне науки. В предлагаемой статье автор стремится обобщить и исследовать все доступные материалы, проливающие свет на роль ираноязычных алан в этнической истории горной Ингушетии (Джераховское ущелье и вер­ховья р.Ассы).

Первые упоминания алан в античных письменных источниках дати­руются серединой I в. И уже в 72 г. аланы совершили грандиозный набег на Закавказье; они двигались по пути, где ныне проложена Военно-Грузинская дорога. Закавказские историки (М.Хоренаци, Л.Мровели) отметили, что наряду с самими аланами (овсами) в походе активно участвовали горцы Кавказа, в том числе и «дурдзуки», т.е. вайнахи горных районов, граничащих с Грузией в верховьях рек Ассы и Аргуна. Во II в. аланы, по свидетельствам древних авторов, окончательно закрепляются в плоскостных районах бассейна Терека, создают здесь сильный союз племен и устанавливают контроль над Дарьяльским проходом. Вплоть до конца IV в. они отсюда энергично вмешива­ются в закавказские дела и, как правило, в перечне их союзников упоминаются или подразумеваются горцы-вайнахи. Учитвая излюблен­ный маршрут преодоления аланами Кавказского хребта — вверх по Те­реку и через Крестовый перевал - логично считать, что постоянным партнером их было прежде всего вайнахское население прилегающих районов, т.е. ущелья р. Армхи (Джераховского) и далее к востоку — горной Ассинекой котловины (Галгачие). В эпоху средневековья (V - середина XIII в.) эта тенденция углуб­ляется. Разнохарактерные письменные источники убеждают в безуслов­ но господствующей роли алан (овсов) в северной округе горного про­хода, которому они дали свое имя (Дарьял - Дар-иль-Алан - «Ворота алан»)5. Здесь аланы и вайнахи, обитавшие к востоку от Дарьяла и известные под именами «дурдзуков» и «глигвов»6, входили в тесное со­ прикосновение с Грузией, распространившей в IX - начале XIII в. свою политическую власть и культурное влияние на горную Ингушетию, что отражено в многочисленных письменных свидетельствах (арабских, но главным образом грузинских), эпиграфических и рукописных памятни­ках, связанных с архитектурно-археологическими объектами в первоначальном районе обитания гал гаев- Галгачие7. Активная политика Грузии привела в начале XI в. к резкому обострению ранее традиционно дружественных и часто союзнических отношений с аланами, их ранне­ феодальным государством. Когда царь Кахетии Квирикэ III (1010-1029 гг.) назначил своих правителей к соседним горским народам высо­когорного Кавказа, против него двинулся «царь овсов Урдур». Он через Дурдзукию и «страну глигвов» (а это именно горная Ассинская котло­вина) перевалил через Кавказ и опустошил Кахетию. Но вскоре Урдур потерпел поражение и был убит. Грузия вернулась к планомерному освоению «Дурдзукети», включив ее в одно из своих эриставств. И хотя впоследствии (при Баграте IV, Давиде II Возобновителе, Тамар) от­ношения грузин с аланами нормализуются, горные вайнахи теперь становятся уже постоянными партнерами Грузии, а не алан, что свидетельствует о создании новой ситуации в округе Дарьяла, когда горная Ингушетия перестает быть зависимой от Аланского государства. Такова канва исторических событий и тенденций, улавливаемая вскупом контексте письменных свидетельств. Как соотносится она с дан­ными других источников и чем они дополняют ее? Сведения о могильниках и поселениях I тысячелетия н.э. в горной Ингушетии довольно бедны и недостаточно исследованы, но на их осно­вании все же можно сделать некоторые выводы. Прежде всего археологи единодушно констатируют общую слабую населенность высокогорной зоны северных склонов Кавказа, примыкающих с востока к, Дарьялу. Поселения домонгольской эпохи здесь не известны: они либо не сохра­нились, либо не выявлены8. Погребальные же памятники немногочисленны9. При этом, насколько можно судить, в горной Ассинской котло­вине - историческом центре и колыбели ингушского народа, месте оби­тания средневековых галгаев-глигвов - во второй половине I тысяче­летия число горских по характеру обряда и ритуала могильников (подземных и полуподземных коллективных склепов, каменных ящиков) нарастает, в то время как в ДжераховскомО ущелье они крайне редки. Создается впечатление, что в долине Армхи-вообще отсутствовал сколь­ко-нибудь значительный пласт вайнахского населения вплоть до конца X в.

Причины этого далеко не ясны, но, вероятно, немаловажную* роль играет сам характер местности — открытой и легкодоступной со стороны Дарьялаторной раннесредневековой военной дороги. С другой стороны, именно в Джераховском ущелье найдено несколько катакомбных мо­гильников с выразительным инвентарем, которые уверенно сопостав­ляются с аланами. Таковые сегодня открыты и исследованы у селений Фуртоуг, Гоуст, Бейни, Ольгита, Шуан. Они датируются в пределах VIII-X вв. и дают право утверждать, что аланы осваивали нижнюю половину долины Армхи (возможно, в пору и после пагубных для алан походов арабов) и постоянно пребывали тут в указанное время. Положение существенно изменилось в X-XII вв. Вайнахские погре­бальные древности в верховьях Ассы становятся массовыми, группиру­ясь прежде всего вокруг крупнейших галгаевских аулов Хамхи, Эгикал н Таргим. Они свидетельствуют о продолжении исконных похоронных традиций, а такж е явном влиянии черт христианской обрядности Судя по археологическим материалам, с конца X - начала XI в. происходит отток алан и резко возрастает число вайнахов в Джераховском ущелье, что проявилось прежде всего в исчезновении катакомб и возникновении значительного числа обширных могильников в виде каменных ящиков (Лежги, Еголкас, Могогоали, Мецхал, Фуртоуг, Памет, Ш уан). Свя­занный с этими могильниками погребальный обряд и характер сопут­ствующего покойникам инвентаря демонстрируют очевидную связь с раннехристианскими канонами захоронений в горах Кавказа12. Обилие подобных могильников, попутное оживление склеповой традиции в до­лине Армхи знаменуют решительную перемену в этническом составе населения. В специальных работах безоговорочно признается ассими­ляция вайнахами алан, оставшихся в Джераховском ущелье после X в., причем процесс этот, как представляется, не был обременен отношения­ми антагонизма. Е.И.Крупнов верно заметил: «Самый факт использо­вания уже ингушскими обществами древних аланских кладбищ для своих захоронений в более позднюю пору говорит о какой-то преемст­венной связи между ними»13 и подтвердил свою мысль ярким приме­ром - огромным могильником Мохде близ селения Шуан. Но нельзя сбрасывать со счетов и конфессиональный момент. К кон­цу X - началу XI в. христианизация затронула не только горных ингу­шей, но и восточных алан, причем тем сильнее, чем ближе они жили к областям, откуда распространялось христианское влияние14. Джераховское ущелье относилось к таким регионам, и стандартизация здесь по­гребального обряда алан и галгаев не выглядит противоестественной; он сформировался в соответствии с горскими нормами оформления раннехристианских могил. Идентичная картина наблюдается и в нижней части Ассинского ущелья - на северных границах горной Ингушетии, где древности у селений Алкун, Верхний Даттых и др. свидетельствуют об аналогичном процессе вайнахо-аланского слияния. В свете данных археологии раннесредневековый контингент жителей Джераховского ущелья выглядит, таким образом, как «смешанное вайнахское и аланское население» (Е. И. Крупнов) с преобладанием до X в. аланского и в XI-XII в. галгаевского этнокультурного компонента. С этим выводом согласуются этногенетические предания ингушей и фольклорные сюжеты, связанные с конкретными памятниками матери­альной культуры (поселениями, могильниками, святилищами и пр.). Они фиксируются уже более 100 лет. Часть их стала предметом вдумчивого анализа (Ч.Ахриев, В.И.Долбежев, Л.П.Семенов, В.П.Христианович и др.). Особенно много занимались этногенетическими преданиями Е.И.Крупнов15 и В.П.Кобычев16, причем последний записал много новых оригинальных сюжетов, сохранившихся в памяти ингушей. Фольклорные произведения, в которых можно проследить древние ингуше-осетинские (аланские) контакты, касаются преимущественно Джераховского ущелья. Эти произведения позволяют сделать вывод, что массовое освоение выходцами с востока (из Галгачие) долины Армхи происходило около 1000-600 лет тому назад (В. П. Христианович по­лагал, что 1000—800 лет, более осторожный Е.И.Крупнов - что 800-600 лет), т.е. примерно в рамках X-XIII вв. О причинах появления тут галгаев говорится скупо, но в числе главных называются безземелье («Эта страна стала для нас тесной. Людям негде жить, а скоту пас­тись» вот рефрен многих легенд), социальное притеснение галгайских верхов в горной Ассинской котловине (ндйример, предание о возник­новении селения Хули)17 и личная инициатива тех, кто искал места под солнцем вне тесных границ исконного вайнахского «домена» в горном междуречье Ассы и Аргуна (предания о братьях Эгише и Галгае, о Ду­дарове и пр.). Весьма знаменательно, что в разнотипных фольклорных сюжетах достаточно ясно говорится о том, что до расселения вдоль Армхи галгаев здесь обитали «осетины» (аланы) или «джелты», что, вероятно, одно и тоже18. С ними связываются некоторые конкретные памятники (в том числе и «пещерные», т.е. катакомбные могильники). Как явствует из преданий, «осетины», «осетинское племя» были вытес­нены из Джераховского ущелья за Терек, Но такж е очевидно и то, что эмиграция захватила не всех алан. Герой предания об основании селения Хули (первого в долине Армхи), беглец из Эгикала галгай Хаза, при­нимает в свой поселок «осетинскую» (аланскую) семью Чахка. В селе­нии Фуртоуг первопоселенцы ингуши нашлй «пещерный» (катакомб­ный) могильник «джелтов», в котором по рассказам фуртоугцев рубежа XIX-XX вв. были погребены осетины - предки тех, кто впоследствии жил в Санибе и не порвал связей с Джерахом. Ценную запись нового предания опубликовал М. X. Ошаев: «В ингушскую страну пришли пред­ки осетин и стали мирно там жить. Они перемешались и слились с ин­гушами. Один ингуш, происходивший из осетин, пошел искать коров. В поисках их он дошел до местности Эль-Пхьа (горная Чечня. В.В.) к решил здесь остановиться...». Информатор М.X.Ошаева - потомок этого переселенца, называл себя «махло», в чем легко усматривается искаженное осетинское наименование ингушей Джераховского ущелья - «Маккхалон»19. Интересна и сложна фольклорная оценка героя вайнахской нартиады Сеска Солсы. Но если согласовать всю имеющуюся информацию о нем, то достаточно убедительной станет гипотеза, согласно которой кор­ни этого образа уходят в аланскую среду20. Однако у вайнахов, причем более всего у горных ингушей, происходит существенная переоценка этого первоначально враждебного и отрицательного героя. В местных сказаниях наблюдается своеобразная двойственность его изображения: оставаясь типичным представителем «воинственных степняков» (У.Б.Далгат), «дыханием бескрайних степей древней Скифии и Ала­нии» (В.И.Абаев), Сеска Солса «максимально приближается в вайнахском эпосе к жизни, быту, нравам и обычаям вайнахских племен»21. Он органичное звено многих фольклорных коллизий, происходящих в горной Ингушетии. И хотя народ, безусловно, предпочитает местных героев, нарт Сеска Солса идеализируется. «Сеска Солса... у ингушей считается святым»22. И действительно, ему посвящено одно из святи­лищ Джераховского ущелья, а всевозможные «материальные следы» его эпической деятельности в этих местах окружены ореолом почита­ния23. Это служит еще одним доводом в пользу реальности глубоких этнокультурных связей между аланами и вайнахами. Только благодаря им мог возникнуть специфический алано-вайнахский эпический образ. Возможности использования горского фольклора для проникновения в суть отдаленных событий местной истории еще далеко не исчерпаны. Недавно тонкий и весьма продуктивный анализ ингушских сказаний о мудреце Маго - представителе все того же «ираноязычного культур­ного мира», что и нарты - предпринял В. П. Кобычев. Он сделал вы­вод, что эпицентр экспансии Маго и его потомков в горной Ингушетии находится в Джераховском ущелье, затрагивая лишь частично приле­гающие районы верховий Ассы24. Другим примером могут служить ингушские предания о Бархой-Канте. Одно из них, записанное в разных вариантах Е.И.Крупновым в 1929 г. и В. П. Кобычевым в 1970 г., в котором обнаружены весьма зна­менательные разночтения, побудило обратиться ко всем доступным ле­гендам и вариантам этого цикла (их 7), обнародованным с 1875 г.25. В результате выявилось, что самые ранние записи сюжета умалчивают о грузинской якобы принадлежности фольклорного партнера Бархой-Канта и его жены. Напротив, некий «христианский царь», «знатный ино­земец» по имени Ерд, объявившийся на короткий срок в горной Ассинской котловине, этнически не идентифицирован. Однако стабильно подчеркивается, что Ерд и его дружина «пришельцы с севера», что возвра­щается Ерд (или после его убийства — дружина) «в Тарскую долину» (равнина, примыкающая с севера к Дарьяльскому проходу), где и была «страна Ерда». Хронологическое определение разыгравшихся событий облегчается, во-первых, тем, что весь цикл устойчиво связан с пребы­ванием галгаев лишь в верховьях Ассы; во-вторых, указанием на то, что там, в Галгачце, уже имелась «небольшая церковь», никак не связанная с деятельностью «христианского царя» Ерда, т.е. грузинская (Тхаба-Ерда?); в-третьих, наконец, тем, что в средневековье христианскими ца­рями, правившими к северу от горной Ассинской котловины, были только цари Алании (X— середина XIII в .). В.П.Кобычев отверг «северную версию» появления Ерда в горной Ингушетии, которую констатировал Е.И.Крупнов. Но это мнение противоречит оценке всего цикла26. К тому же напрашиваются и еще два сопоставления. Во-первых, личное имя Ерд может иметь ясную аланскую этимологию, ибо в иранских языках «ард» и «ард» обозначает магиче­скую силу, святость, бога, клятву и пр.27 И еще одно: фольклорные имя и биография пришельца с севера, христианского царя Ерда, во многом совпадают с судьбой исторической личности первой трети XI в., упоми­навшейся выше, — «царя овсов Урдура». Разумеется, утверждать что либо окончательно рискованно, но думается, что эти комментарии к цик­лу легенд о Бархой-Канте логично замыкают цепь фольклорных ингуш­ских воспоминаний о месте алан в событиях истории (в том числе и этнической) горной Ингушетии, где имеются их весьма явственные сле­ды в долине Армхи и эпизодичные - в верховьях Ассы. Коснувшись возможной этимологии имени Ерд, мы вплотную подош­ли к еще одному специфическому и малоисследованному виду источ­ников - культовым памятникам28. В их -хронологии и интерпретации много неясного29. Однако ныне все большие доказательства получает тезис, что часть зданий-святилищ в горной Ингушетии воздвигнута по крайней мере в предмонгольское время Ч. Высказана мысль и о связи святилищ с процессом ингушской колонизации Джераховского ущелья31. Сегодня в числе древнейших сохранившихся святилищ горной Ингуше­тии, синхронных или непосредственно примыкающих по времени строи­тельства к христианским храмам X-XI вв: в Галгачие (Тхаба-Ерда, Алби-Ерда, Таргимский и др.), видятся такие святилища, как Галь-Ерда, Итаз-Ерда, Маги-Ерда, Тумгой-Ерда, Амгали-Ерда, Зодцах-Ерда, Сеска-Солса, «Меккал», Мятцили. Симптоматично, что все они располага­ются к западу от Ассы, и сосредоточены в зоне Джераховского ущелья. Во всех названных культовых постройках сочетаются специфически горские (зачастую трудно поддающиеся генетической оценке) и христи­анские черты, что, с одной стороны, позволяет трактовать их как «хри­стианско-языческие храмы» (Л.П.Семенов, И.П.Щеблыкин, Е.И.Круп­нов и др.), а с другой — продолжать считать их производными от гру­зинских христианских храмов в высокогорной зоне Кавказа, в том числе (но отнюдь не только!) и в Ингушетии (Г.Г.Гамбашидзе, Н.Н.Бараниченко и др.)32. Это, кстати, согласуется и с конфессиональной оценкой соседних им погребальных памятников, произведенной выше. Но если ход рассуждений и система доводов о смешанном вайнахо-аланском населении Джераховского ущелья верны, то следует ожидать отголосков такого же этнического переплетения и в материалах, связан­ных со святилищами. И они есть! Можно установить ту или иную связь большинства перечисленных наиболее архаических святилищ западной Ингушетии с алано-осетинским компонентом. Ярче всего (кроме архитек­турной близости многих форм и деталей святилищ в Осетии и Ингуше­тии)33 эта связь запечатлелась в названиях культовых памятников и в фольклоре, который так или иначе относится к ним. В.П.Кобычев показал связь цикла сказаний о Маго с кругом ираноязычных представлений, которые в конкретных условиях появления Маго в Джераховском ущелье с северокавказской плоскости (район Татартупа-Джулата) могут ассоциироваться только с аланами. Но имен­но этот цикл связан с такими святилищами, как Маги-Ерда, Тумгой-Ерда (Тумга — сын Маго). Фольклорная трактовка Сеска Солсы выявляет аланскую подоснову этого образа, подвергшегося сильному видоизме­нению в ингушской среде. И закономерно определенное почитание Сеска Солсы у ингушей, появление святилища его имени в долине Армхи. Ус­тойчивые ингуше-осетинские параллели давно отмечены применительно к таким культовым сооружениям, как Галь-Ерда, Мятцили и др. (Ч.Ахриев, А.Базоркин, Л.П.Семенов, Б.А.Алборов, В.П.Кобычев, С.Ц.Умаров и Др.). Появляются и новые факты. Так, основа названия вновь открытого святилища Итаз-Ерда близ селения Ольгета имеет прозрачную осетин­скую этимологию (итаз - «вдовец») и побуждает вспомнить реально существовавшего в VIII в. аланского царя Итаза и осетинскую фами­лию Итазата (Итазовы)34. Название местности, давшей имя святилищу «Меккал», имеет явственную связь с алано-осетинским наименованием р.Армхи — Маккал-дон («река коршунов»), и ингушей — «махъалон». Принципиальное значение в свете этих параллелей приобретает и толкование термина «Ерда», сопутствующего абсолютному большинству архаичных «именных святилищ» (т.е. посвященных конкретному лицу, чаще всего основателю). Выше на примере имени фольклорного «христианского царя» Ерда (вероятно, аланского правителя, именуемого в грузинских источниках «Урдур») показана возможность аланской эти­мологии этого слова как термина культовой ираноязычной лексики. От­нюдь не противоестественно считать, что оно прижилось именно у вайнахов, смешавшихся с аланами (в том числе и на берегах Армхи, где стало характерной приметой обозначения полухристианских-полуязыческих зданий-святынь). В горной Ингушетии мне известны 11 пунктов, имеющих в названии такое оформление (Пхомат-Ерда, Итаз-Ерда, Амгали-Ерда, Галь-Ерда, Фяппи-Ерда, Маги-Ерда, Зодцах-Ерда, Тумгой-Ерда, Тамыж-Ерда, Алби-Ерда, Тхаба-Ерда). Из них 7 локализуются в Джераховском ущелье, 2 - на границе ущелья й горной Ассинской котловины (Тумгой-Ерда и Тамыж-Ерда) и только 2 - на берегах Ассы, причем здесь они свя­заны с чисто христианскими (грузинскими) храмами (Алби-Ерда, Тха­ба-Ерда). Топография сама по себе выразительна и станет еще бесспор­ней, если согласиться с тем, что в двух последних названиях «Ерда» — позднейшее хронологическое наслоение, не связанное с домонгольской эпохой. Это не голословная догадка. Ведь Леонти Мровели в XI в., оп­ределяя северные границы Эрети (часть Кахетии), доводил их «до Ткеба, которую ныне именуют Гулгула» (т.е. Галгай, Глигви — горная Ассинская котловина)35. Резонно полагать: Тке-ба - это Тхабр — круп­нейший из грузинских храмов в высокогорной зоне Кавказа и самый северный к тому же, расположенный у одноименной реки и одноименного ущелья (Тхаба-Чоч). И именно он в устах компетентного историка ран­него средневековья не отмечен вторым термином — «Ерда». Относитель­ но же грузинской церкви XI в., именуемой ингушами Алби-Ерда, сле­дует помнить предположение Л.П.Семенова (разделяемое и Г.Г.Гамбашидзе), что ее изначальное название было «Твирлис-Цминда»36. Едва ли будет большой смелостью считать, что термин «Ерда» добавлен к названию этих церквей уже позднее под впечатлением устойчивой тра­диции, сложившейся в вайнлхо-аланской этнической среде Джераховского ущелья. К сказанному остается добавить, что лексические ингуше-осетинские параллели и фонетические особенности языка ингушей, порожденные влиянием алано-осетинского языка, уже давно привлекли внимание спе­циалистов и дали немало подтверждений древности и прочности алано-вайнахских связей37. Они, разумеется, быди наиболее продуктивными не в зонах простого соприкосновения и соседства, а в районах органи­ческого переплетения двух языковых традиций как выражения сложного процесса языковой и этнической ассимиляции различных групп населе­ния. Вхождение западной части горной Ингушетии в число этих обла­стей мотивируется дополнительно и все более явно выявляемым пластом ираноязычной топонимики в Джераховском ущелье (его нижней поло­вине)38. В этом состоит уникальная особенность данного микрорайона, отличающая его от всех прочих в горной Чечено-Ингушетии - от Дарьяльского прохода до Андийского хребта на границе с Дагестаном39. Все изложенное согласуется между собой и позволяет сделать достаточно уверенный вывод о сложности этнического развития населе­ния горной Ингушетии и о заметной роли в нем, в частности, длитель­ных и разнообразных алано-вайнахских связей, которые были особенно активными на территории Джераховского ущелья и в низовьях Ассы, затрагивая, однако, и колыбель галгаев - горную Ассинскую котло­вину. В нижней части долины Армхи выявляется та среда, которая по­служила чутким рецептором для этнических импульсов раннесредне­вековой эпохи. Вайнахская в своей древней основе, она в I тысячелетии испытала явную аланскую доминанту, развиваясь в русле конкретной истории народов округи Дарьяла. В первой трети XI в. сюда начина­ется массовая миграция выходцев из горной Ассинской котловины, ко­торая продолжалась все предмонгольское время. Причины этого таятся во внутреннем положении (демографический взрыв и сопутствующее обострение социальных противоречий в среде галгаев) и внешнеполи­тических факторах (постоянно усиливающийся натиск Грузинского фео­дального царства и одновременное ослабление Алании)" Поводом для открытого проявления назревшей тенденции стала вспышка алано-грузинского соперничества за влияние в верховьях Ассы в первой трети XI в., связанного с именами кахетинского владетеля Квирикэ III и аланского царя Урдура (Ерда?). Военная победа Грузии и стимулированная ею дальнейшая грузин­ская политическая и культурно-конфессиональная экспансия объективно стали дополнительным побуждением к оттоку на запад той прослойки галгаев, которая более всего страдала в новых условиях. Исторически правомерно видеть в ней первоначально сторонников традиционного общинного правопорядка, «слабые» семьи, тяготившиеся формами нарождающегося феодального гнета, представителей мелкого полуязыческого-полухристианского (жреческого в своей изначальной сути) культового люда, весьма дееспособного на первых порах христиа­низации (еще поверхностной во многом!) местного общества и подвер­женного остракизму в условиях укрепляющейся и набирающей мощь христианской идеологии и иерархии, и, наконец, силы, стойко ориентировавшиеся на сохранение политико-экономических и культурных свя­зей с аланами. Впоследствии миграция питалась внутренними неуря­дицами и столкновениями, все растущей земельной теснотой, кровной местью, религиозными распрями и, вероятно, известным государствен­ным регулированием со стороны Грузии, остро заинтересованной в пол­ном подчинении всей высокогорной зоны Кавказа, в безоговорочном включении ее в свои политические планы и границы. На новом месте - в Джераховском ущелье - галгаевские пересе­ленцы слились с давними соседями и партнерами (аланами) и постепен­ но ассимилировали их. Этот процесс, вероятно, протекал вплоть до на­чала установления татаро-монгольского господства на Кавказе, а пол­ностью завершился в X III-XV вв. в связи с новой волной миграций, охватившей Чечено-Ингушетию и приведшей к окончательной победе вайнахского элемента во всей зоне высокогорья и выселению в даль­нейшем вайнахов на плоскость40. Но и в последующие столетия сохра­нялись специфически тесные контакты ингушей Джераховского ущелья с осетинами. Важно отметить, что недавно Н.Г.Волковой удалось убе­дительно охарактеризовать подвижность этнических границ в районе Дарьяла в XVI - первой половине XIX в. и, в частности, обосновать факт вторичной миграции осетин в низовья долины Армхи во второй по­ловине XVIII в. с последующей ассимиляцией ингушами и этой волны ираноязычных поселенцев41. Все это лишний раз доказывает сложность этнической истории горной Ингушетии, в которой длительные взаимо­отношения вайнахов и алано-осетин сыграли роль, далеко еще до конца не осознанную нами.

 

VAINAKH-ALAN RELATIONS IN THE ETHNIC HISTORY OF

HIGHLAND INGUSHETIA

Since the Ingushes had in the past no w ritten language the author, in elucidating the problems o! their ethnic history, draw s upon all possible sources — literary, archaeological, ethnographic and linguistic. An attem pt is m ade in the paper to reconstruct the historical processes in H ighland Ingushetia in the late medieval period w ith the aid of the above sources. The author comes to the conclusion th at the Alans, who in the 1st m illenium A. D. inhabited the D jerakh Ravine, had played an im portant role inform ing the Ingush people. This is evidenced by the catacom b burials, the toponym y of the region, Ingush and O sset legends on the origins of their peoples and much else. In the first third of the 11th century a m ass east-w est m igration of the Ingush began from the Assin Hollow; this continued in M ongol times and came to an end between the 13th and the 15th centuries. The Ingush m igration w as caused by a population increase in their ancient land of origin which engendered som ething like a demographic explosion; it w as also furthered by the M ongol conquest of m ediaeval A lania and the political expansion of feudal Georgia. The author further notes the role of G algay (Ingush) settlers from the upper reaches of the A ssa River who in the course of tim e assim ilated the sparse Alan population. Intensive interrelations and cultural borrow ing betw een the Ingushes and the Ossets (descendants of the old-tim e Alans) continued for a long tim e after this.

-----------------------------

1 В. Ф. Миллер. Терская область. Археологические экскурсии. - «Материалы по археологии Кавказа». М., 1888; В. И. Долбежев. Могильник Челишкив., «Сборник ма­териалов для описания местностей и племен Кавказа». Тбилиси, 1892, в. 13, с.138-139.

2 М. Б. Мужухоев. Средневековая материальная культура горной Ингушетии. Грозный, 1977.

3 См., например: Л. П. Семенов. Археологические и этнографические разыскания в Ингушетии в 1925-1932 гг. Грозный, 1963; А. И. Робакидзе. Жилища и поселения гор­ных ингушей. - «Кавказский этнографический сборник», II. Тбилиси, 1968, с. 41 сл.; Е.И.Крупнов. Средневековая Ингушетия. М., 1971; В.П.Кобычев. Расселение чечен­цев и ингушей в свете этногенетических преданий и памятников их материальной куль­туры, «Этническая история и фольклор», М., 1977, с. 165-184; Л. И. Лавров. Историко-этнографические очерки Кавказа. Л., 1978.

4. В.Б.Виноградов. Сарматы Северо-Восточного Кавказа. Грозный, 1963.

5. Ю.С.Гаглойти. Аланы и вопросы этногенеза осетин. Тбилиси, 1967; В.А.Куз­нецов. Алания в X-XIII вв. Орджоникидзе, 1971; В. Б. Виноградов. Аланы в Евро­пе, «Вопросы истории», 1974, №8, с.111-121.

6. В.Б.Виноградов, К.3.Чдкаев. Древние свидетельства о названиях и размеще­нии нахских племен, «Археолого-э.тнографический сборник» (далее АЭС). Грозный, 1966; Н. Г. Волкова. Этнонимы и племенные названия Северного Кавказа. М., 1973Г «Глигвы»  грузинское, название т-алев.

7 См.: Г. Г. Гамбашидзе. К вопросу о культурно-исторических связях средневеко­вой Грузии с народами Северного, Кавказа, «II М еждународный симпозиум по гру­зинскому искусству». Тбилиси, 19.77; 3. Ш. Дидебулидзе. Культурные связи народов Грузии и Центрального Кавказа в X-XII вв. Автореф. канд. дис. Тбилиси, 1974 (там же см. библиографию).

8 Большой интерес в этом . Смысле представляют так называемые циклопические постройки горной Ингушетии г(см/ В.. В. Виноградов, В. И. Маркович Археологические памятники Чечено-Ингушской АССР/ Грозный, 1966, с. 39, 41, 42), которые бездоказа­тельно относят к раннежелезному веку (В.И.Козенкова. Кобанская культура. Восточ­ный вариант. М., 1977),-тогда как аналогичные памятники в пограничных районах Ин­гушетии и Чечни датирую тся IX-XII вв. (С.Ц.Умаров. Средневековая материальная культура Чечни. Автореф. канд. дис. М., 1970, с. 4 сл.). Ценно и наблюдение В.П.Кобычева о том, что камни с петроглифами в позднесредневековых башнях ингушей «в большинстве случаев вставлены вторично», т.е. они, вопреки мнению В.И.Марковина о позднесредневековом появлении петроглифов, происходят из более древних построек, частично, вероятно, раннесредневековых (В.П.Кобычев. Язык есть нем.- «Сов.этно­графия», 1973, №4, с.153).

9 В. Б. Виноградов, В. И. Марковин. Указ. раб., с. 10 сл.

10 В. А. Кузнецов. Аланские племена Северного Кавказа. М., 1962, с.116; В.Б.Виноградов, А. А. Исламов. Новые археологические находки в Чечено-Ингуше­тии, «Известия Чечено-Ингушского НИИ», т. VI, в. 1, Грозный, 1965, с.161-163; «Очерки истории Чечено-Ингушской АССР», т.I. Грозный, 1967, с.32; Е. И. Крупнов. Указ. раб., с.53, 54.

11 Г. Г. Гамбашидзе. Из истории связей Грузии и Ингушетии в средние века, «Тезисы докладов IV „Крупновских чтений"». Орджоникидзе, 1974, с. 65—69; 3.Ш.Дидебулидзе. Указ. раб., с. 16 сл.

12 X. М. Мамаев. Об интерпретации каменных ящиков Дж ераховского и Ассинского ущелий, «Тезисы докладов VI, „Крупновских чтений"». М., 1976, с.36, 37.

13 Е.И.Крупнов. Указ. раб., с.54.

14 В.А.Кузнецов. Алания в вв. (Историко-археологические очерки). Автореф. докт. дис. М., 1970, с.40 сл. Интересно, что во время раскопок Паметского могильника в октябре 1978 года были зафиксированы случаи, когда в сланцевом покрытии каменных ящиков отмечались целыА Жернова или их обломки. Это типично алано-осетинская погребальная традиция, восходящ ая к обычаю закрывать лаз в катакомбные захоронения жерновом.

15 Е. И. Крупнов. Указ. раб., с.53-55.

16 В. П. Кобычев. И з этногунетических преданий ингушей, «Итоги полевых работ Института этнографии в 1970 году». М., 1971, с.111-121; его же. Расселение чечен­цев и ингушей..., с.169-178 (см. там ж е библиографию).

17 С Ц. Умаров. О поселениях и некоторых особенностях социально-экономическо­го развития горной Чечено-Ингушетии эпохи позднего средневековья.— АЭС №3, Грозный, 1969, с. 174.

18 Это убедительное сопоставление произвел А.Ф.Гольдштейн, ориентируясь на название «аланского города Джулат» (см. А.Ф.Гольдштейн, Башни в горах. М., 1977, с. 209).

19 М. X. Ошаев. Рекогносцировочное описание памятников средневековья реки Терлой-Ахк, АЭС, Грозный, 1966, с.157, 158.

20 У. Б. Далгат. Героический эпос чеченцев и ингушей. М., 1972, с. 105.

21 Там же, с. 202.

22 Б. Далгат. Страничка из северокавказского богатырского эпоса, «Этнографиче­ское обозрение», М., 1901, №1, с.40.

23 У. Б. Далгат. Указ. раб., с. 132 сл.; А. О. Мальсагов. Нарт-орстхойский эпос вайнахов. Грозный, 1970. '•

24 В. П. Кобычев. Из этног'енетических преданий..., с. 111-121.

25 Кроме вариантов, опубликованных Е. И. Крупновым («Несколько ингушских народных сказаний».— АЭС, № 2, Грозный, 1968, с. 255—257) и В. П. Кобычевым («Рас­селение чеченцев и ингушей...», с. 176, 177), см. У. Б. Далгат. Указ. раб., с. 360—369.

26 Д аж е и в более поздних записях (1938 г.), в которых легенда уже «огрузинилась» и приобрела штрихи «книжной информации», ориентиром для движения фольк­лорного двойника «христианина .Ерда» упорно называется местность вокруг «аула Ангушт», т.е. все та ж е Владикавказская долина — знаменитая область Ардоз северокав­казских алан (У. Б. Далгат. Указ;, раб., с.366, 368).

27 В. И. Абаев. Историко-этимологический словарь осетинского языка, т.I. М, Л., 1958, с.60 сл.

28 При написании этого этюда весьма полезными оказались полевые наблюдения Н. Н. Бараниченко в 1977 г. и некоторые данные из ее дипломной работы «Культовое строительство средневековых вайнахов в эпоху политеизма», за что я и выражаю ей искреннюю признательность.

29. В.Б.Виноградов. Некоторые аспекты современного изучения средневековых культовых памятников Чечено-Ингушетии, «Археология и вопросы атеизма». Гроз­ный, 1977, с.59—67.

30 М. Б. Мужухоев. М атериальная культура средневековой Ингушетии (XIII-XVII вв.). Автореф. канд. дне. М., 1972; его же. М атериальная культура средневековой Ингушетии; А. Ф. Гольдштейн. Средневековое зодчество Чечено-Ингушетии и Северной Осетии. М., 1975; В. Б. Виноградов. Некоторые аспекты современного изучения средне­вековых культовых памятников...; В. П. Кобычев. Старинные культовые сооружения Се­верного Кавказа как исторический источник по истории жилищ края. - «Полевые ис­следования Института этнографии в 1975 году». М., 1977, с. 70 сл. и др.

31 Н. Н. Бараниченко. К хронологии некоторых типов святилищ Чечено-Ингуше­тия, «Археология и вопросы атеизма», с. 72.

32 Отрицание этой версии в работах М. Б. М ужухоева базируется на полном иг­норировании научной литературы последних 10 лет и не может считаться обоснованным.

33 Л. А. Чибиров. Народный земледельческий календарь осетин. Цхинвали, 1976.

34 В. И. Абаев. Указ. раб., с. 539; В. А. Кузнецов. Аланы и тюрки в верховьях Ку­бани, АЭС, № 1, Нальчик, 1971, с. 83.

35 Г. Н. Чубинашвили. Архитектура Кахетии. Тбилиси, 1959, с.2.

36 См.; Г. Г. Гамбашидзе. К' объяснению названия храма Ткобя-Ерда.— «Мацне», 1974, № 2, с. 129, сноска 93.

37 Вс. М иллер. Язык осетин. М., Л., 1962, с. 25, 26; А. Н. Генко. Из культурного прошлого ингушей. - «Записки коллегии востоковедов», т.V. Л., 1932, с. 715 сл.; В. И. Абиев. Осетино-вайнахские лексические параллели.— «Известия Чечено-Ингушско­го НИИ», т.I, в. 2, Грозный, 1959, с. 89-119.

38 А. Н. Генкб. Указ. раб., с.720-727; Б. А. Алборов. Осетинские названия мест­ностей к востоку от Осетии.- «Сб. научного общества при Горском пединституте», т.I. Владикавказ, 1929, с. 87 99; В.Б.Виноградов, К.3.Чокаев. Иранские элементы в топонимии и гидронимии Чечено-Ингушетии,— «Известия Чечено-Ингушского НИИ», т.VIII, в.2, Грозный, 1966, с.75-95; В.П.Кобычев. Расселение чеченцев и ингушей с.171.

39 А. С. Сулейманов. Топонимия Чечено-Ингушетии. Грозный, 1976.

40 В. П. Кобычев. Расселение чеченцев и ингушей..., с. 183 (карта).

41 Н. Г. Волкова. Этнический состав населения Северного Кавказа в XVIII на­чале XX в. М., 1974, с.128-130.