topmenu
მთავარი
ეპარქიები
ეკლესია-მონასტრები
ციხე-ქალაქები
უძველესი საქართველო
ექსპონატები
მითები და ლეგენდები
საქართველოს მეფეები
მემატიანე
ტრადიციები და სიმბოლიკა
ქართველები
ენა და დამწერლობა
პროზა და პოეზია
სიმღერები, საგალობლები
სიახლეები, აღმოჩენები
საინტერესო სტატიები
ბმულები, ბიბლიოგრაფია
ქართული იარაღი
რუკები და მარშრუტები
ბუნება
ფორუმი
ჩვენს შესახებ
რუკები

 

Д. В. Белецкий - Материалы к изучению позднесредневекового зодчества Северного Кавказа
There are no translations available.

<უკან დაბრუნება

Д. В. Белецкий

Материалы к изучению позднесредневекового зодчества Северного Кавказа

Почти всегда, когда, пытаясь найти объяснение для некоторых необычных и самобытных деталей в архитектуре горцев Осетии, обращаешься к соответ-ствующим источникам, убеждаешься в справедливости того, что нельзя региональное зодчество рассматривать изолированно от искусства соседних народов. Параллельно «раскрывается» и тот горский религиозный (и вообще культурный) «синкретизм», о котором столь много писали кавказские археологи, историки и этнографы. Очевидно, что здесь играли одинаковую роль как местные условия, так и внешние влияния, в результате синтеза которых мы имеем своеобразные, с огромным количеством сходных черт материальные памятники горного Кавказа - не только осетин, но и живущих поблизости народностей.

Данная статья - попытка «широкого» осмысления некоторых локальных вопросов в кавказской архитектуре на примере отдельных образцов горского зодчества, а также сопровождающего их контекста и различных параллелей. Работа разделена на две взаимосвязанные части. Первая часть - собственно архитектурная, вторая - более общая, затрагивающая проблемы развития культурной, прежде всего религиозной, ситуации анализируемого региона. Это, конечно, весьма неполное исследование, являющееся лишь одним из многочисленных «подходов» к рассмотрению данной проблематики. Я вполне осознаю, что ряд сделанных здесь выводов спорен и в корне противоречит взглядам многих серьезных исследователей. Но без полемики нет развития науки...

I. К вопросу о происхождении некоторых элементов декора горских сооружении

Средневековые горские постройки Северного Кавказа отличаются большой сдержанностью как в общих своих формах, так и во внешнем и внутреннем декоре. Незначительное количество «украшений» - кресты на фасадах, изображения кистей рук, орнаментальные мотивы и проч. - обращают на себя особое внимание. Некоторыми исследователями предпринимаются попытки найти в них особую затаенную символику.

Так, например, голгофские кресты, весьма распр-страненные в фасадной декорации ингушских и чеченских памятников, ученые иногда связывают с древними верованиями горцев, категорически отрицая в данном случае какое-либо христианское «наполнение». Иногда, демонстрируя элементарное незнакомство с распространенной иконографией, ветви этих крестов толкуют как раскинутые руки, а ступени горы Голгофы - как ноги, т. е. принимают христианский знак за изображение человека (илл. 1,2). М. Б. Мужухоев, в своей монографии целую главу назвавший «Кресты - языческие символы», считает, что вайнахи использовали их еще до появления первых христианских проповедников, и «ни в одном из случаев его (креста. - Д. Б.) изображения на башнях или склепах не могли в нем видеть христианский символ. В них вкладывается совершенно другой смысл» [Мужухоев 1977: 134-13S; см. также: он же 1981а: 28-29]. С солярной символикой связывает изображения креста на чеченских постройках Л. Ильясов [Ильясов 2004: 247, 249]. Мнение, что «христианский контекст здесь вряд ли уместен», высказывает по поводу этих же изображений Л. А. Перфильева, которой при этом «вспоминается более архаическая культурная традиция: у древних египтян пятилучевая звезда символизировала вознесенную на небо душу умершего человека» [Перфильева 2009: S0-S1]. Осетинский автор В. А. Цагараев считает крест (не «голгофский») на тагаурском склепе «геральдическим символом модели мира (Мировым деревом)» [Цагараев 2003: 207].

Однако кресты, часто изображавшиеся на фасадах таких же сооружений в лаконичном варианте (т. е. без ступенчатой горки - Голгофы), совсем не похожи на человека  (илл. 3-6). Кроме того, уже неоднократно указывалось, что в православном Закавказье, сильнейшим образом влиявшем на строительную культуру северокавказских горцев, настолько много параллелей, что христианская основа этих символов представляется очевидной [см., напр.: Калинкин 1984: 67; Марковин 1975: 126; Его же 1980: 213; Его же 1982: 36-37; Марковин, Мунчаев 2003: 284; Каменная летопись... 1994: 24-25; Чахкиев 1981: 52-57; Кузнецов 2002: 117 (там же и библиография)]. Речь идет о самых разных по функциональному назначению постройках Грузии. Прежде всего это храмы и колокольни, но также башни и жилые здания. Большая часть этих сооружений построена из кирпича, строительного материала, на Южном Кавказе известного издревле, но получившего там с XVI в., в связи с влиянием Ирана, особое распространение и позволяющего декорировать фасады без участия резчиков по камню [Чубинаш- вили 1970: 310 и далее]. Правда, в Закавказье кресты на фасадах известны с раннего времени, но вариант с изображением Голгофы на внешних стенах грузинских памятников (как и на северокавказских постройках) находит широкое распространение именно в XVI-XVIII вв. (илл. 7-9). Тот факт, что «оградительное» изображение креста на оборонительных башнях мы встречаем по обеим сторонам Большого Кавказа, демонстрирует общую основу этого мотива . Перед нами отражение определенной «стандартности» средневекового искусства, выраженное в повторении мотивов и определявшееся практически обязательной ориентацией на образцы.


Илл. I. Святилище Карт (Ингушетия, Ассинское ущелье)

 

Илл. 2. Башни с. Нюй (Ингушетия, Ассинское ущелье)

 

Причем сходство иногда доходит до частных деталей: так, концы крестов на фасадах святилища Делите (варианты написания: Дялите, Долте) у селения Карт в Ассинском ущелье (Галгаевское общество) завершаются «перекрестиями», такими же точно, как и на многих закавказских аналогах. При лежащих на поверхности параллелях поиск иных истоков является искусственной натяжкой, хотя, конечно, символ креста гораздо древней самого христианства . Кстати, характер и время строительства упомянутых грузинских памятников указывает, в свою очередь, на связь с этой мировой религией ряда вайнахских и осетинских склепов и святилищ, украшенных такими изображениями, а также в определенной мере поддерживает их датировку XVII-XVIII вв., не позволяя сильно «удревнять» эти сооружения .

В Осетии и Балкарии изображения крестов на фасадах построек встречаются очень часто, но они не столь сложны по форме. На башнях кресты обычно выложены в кладке. На склепах бывают как такие же «капитальные» кресты (напр., в Ханазе), так и сделанные краской или выдавленные в сырой штукатурке (например, в Архоне и Галиате). Возможно, не все эти символы христианские, а в последнем случае могут относиться к совсем позднему времени (к XIX веку), но обилие крестов в этих регионах все же лишний раз подтверждает основательную именно христианскую прослойку в местных верованиях.

Вырезанные на каменных блоках кресты извест¬ны в горной Дигории - на коньке Сатайи-Обау на мо¬гильнике Донифарс-Лезгор (илл. 10-14) и у храма в Фараската (Илл. 15-18), которые, вместе с Авд-дзуа- ром в Галиате (Илл. 31) составляют специфическую «дигорскую» группу памятников, подробное рассмот¬рение которой не входит в задачу данной статьи. От¬мечу только, что, исходя из их конструктивной и пла¬новой системы (имеющей ряд общих, присущих толь¬ко данной группе построек черт), а также, скорее все¬го, из функциональной принадлежности, указанные сооружения могут являться связующим звеном меж¬ду храмом-усыпальницей в Нузале и надземными склепами. Видимо, все три храма «дигорской» груп¬пы близки по времени, а возможно, и строились од¬ной артелью . Датировать же их следует в рамках вто¬рой половины XV - начала XVI столетия .

Крест на Сатайи-Обау (илл. 12, 14) - четырехконечный вырезан заглубленной линией в почти равно¬стороннем треугольнике восточного торца кровельно¬го конька, сложенного из удлиненных блоков трехгран¬ного сечения. Рассуждать об иконографии этого крес¬та не имеет смысла: он простой, лишь имеет более удлиненные вертикальные ветви по сравнению с по-перечными. Отмечу его расположение именно над алтарной стеной, что, возможно, следует какой-то определенной традиции. Кстати, метрах в 50 север¬нее храма, среди склепов, расположено склепообраз¬ное сооружение (не имеющее, видимо, внутреннего пространства, т. е. «глухое»), на торцовых сторонах конька которого (сориентированного, правда, с севе¬ра на юг) имеются такие же кресты. Форма заверше¬ния этой постройки - выступающие полочки и горизон-тальная плоская верхняя поверхность с коньком - близкая аналогия кровле Сатайи-Обау (илл. 22-23).

Более интересные и сложные по форме кресты имеются на западном фасаде храма-кувандона в с. Фараската (Фжржскъжттж) и на стоящем с юга от него вертикальном столбе-цыртдзаване (илл. 16-18).

Здесь следует сделать отступление от основной темы статьи и остановиться на характеристике этого культового комплекса, историю которого, несмотря на известность в Осетии, никто, кажется, проследить не пытался. Из исследований последнего времени указан-ный памятник рассматривается (не очень подробно) в трудах В. Х. Тменова, В. А. Кузнецова и М. Б. Мужухое- ва. При этом если Тменов и Кузнецов уверенно относят храм в Фараската к христианским постройкам [см., напр.: Тменов 1984: 239-240; Тменов 1996: 169-170, 182, 272; Кузнецов 1977: 153-154], то Мужухоев категорично счи-тает эту ложносводчатую постройку, как и большинство аналогичных сооружений Центрального Кавказа, «боль-шим склепообразным языческим святилищем» [см., напр.: Мужухоев 1989: 38-39; Он же 1985: 199-201]9.

Селение Фараската, в настоящее время сравни-тельно небольшое по числу жилих дворов, находится в Тапан-Дигорском обществе (Тъжпжн Дигорж), от-деленном от общества Донифарс (где расположен упо-минавшийся выше храм Сатайи-Обау) лишь рекою Ираф. Сейчас Фараската расположено в стороне от основной дороги через ущелье, проходящей по сосед-нему, более крупному и оживленному Махческу. Пос-ледний с XIX в. известен как центр Махчесского (Та- пан-Дигорского) прихода - административного обра¬зования, к которому относились все населенные пунк¬ты от Задалеска до Уакаца. Во второй половине XIX в. Махческ был отнюдь не самым большим населенным пунктом по количеству «душ» в Тапан-Дигории; Фа¬раската и Ханаз в этом отношении его превышали [ср., напр.: Головин 1853: 447; Скитский 1972: 225]. Но именно в Махческе с XIX в. размещались приходская церковь, школа и прочие важные общественные заве¬дения. По словам Инала Собиева, это селение «было, так сказать, столицей ”Тъ&п&н Дигор&”» (Собиев 1947: л. 161). Такое «возвышение» Махческа связано, вероятно, с удобным расположением его на «большой дороге» и с близостью к главным жилищам владете¬лей Тапан-Дигории баделиат. Ранее же Фараската, видимо, не уступал ему по значимости . Собиев пи¬шет, кстати, что селения «Махческа, Фуржскъжтта и Къаматж», по преданию основанные Гулоном, внуком Астана (о нем см. ниже), назывались «^ртж Махчес- ки» - «Три Махческа» (Собиев 1947: л. 202).

Непосредственно о храме в Фараската в дорево-люционной литературе сведений довольно мало, од¬нако есть целый ряд указаний на существование хрис-тианских церквей в Дигории без их более точной то-пографической привязки. Из этих указаний самые ран-ние относятся к XVIII в. Так, в знаменитом труде Вахушти Багратиони «География Грузии» (закончен¬ном в 1745 г.) при описании Дигорского ущелья, и кон¬кретно его части, принадлежавшей баделиатам, гово¬рится о каких-то крепости и небольшой церкви, «высо¬ко вздымающихся» на скале [Вахушти 1904: 149]. О церкви в этом же ущелье упоминается в «Челобитной начальника Северо-Кавказской миссионерской комис¬сии арх. Пахомия Елизавете Петровне от 1751 г.»: «Церковь в Дигории, каменная, о которой в прошлом 750 году от братии моей из Осетии писано ко мне, которым объявляют, что через малое де время ос¬вящена быть имеет» [Материалы. 1933-1934: 61].

О каких-то христианских церквах в Дигорском уще¬лье пишут Я. Рейнеггс (1781-1783 гг.) и П. С. Паллас (1793-1794 гг.) [Рейнеггс 1967: 90; Паллас 1967: 102]. Было высказано мнение, что у этих исследователей говорится о храме Сатайи-Обау в Донифарсе [Баси- лов, Кобычев 1976: 147-148] . Но, на мой взгляд, вряд ли можно с такой уверенностью соотносить указан¬ные сведения с этим памятником. Ведь Паллас сооб¬щает лишь обобщенно, что «дигорцы имеют <...> храм», а Рейнеггс вполне конкретно локализует цер¬ковь в другом месте - в пределах владений бадели- ат: «...в прежние времена бадиллы были также хри¬стианами, и до сих пор еще стоит наполовину раз¬рушенная большая каменная церковь на высоком утесе, на северном склоне которого имеется бо¬лее тысячи пещер различной величины». Впрочем, Рейнеггс говорит о церкви уже руинированной, и было бы большой натяжкой уверенно считать, что речь здесь идет именно о фараскатском храме.

Мало сомнений в том, что не все христианские храмы Дигорского ущелья, в том числе и Тапан-Диго- рии, дошли до нас и правильно идентифицированы. Как будет сказано ниже, есть вероятность, что су¬ществовала церковь в замке Абисаловых-Астановых над с. Махческ. Упоминается в области, «подконтроль¬ной» баделиатам, и некий храм «Стона», однако, судя по описанию, это был большой дзуар с плоской кры¬шей около Махческа - явно не интересующая нас фараскатская церковь .

Первое же бесспорное свидетельство о нашем памятнике содержится, видимо, в «Донесении прото-попа Иоанна Болгарского епископу астраханскому Антонию от 18 июля 1780 г. о нравах и обычаях осе¬тин» (1780 г., церковь «в деревни Фарасткатте <...>, а в чие имя - не известно»). Важно, что указанный автор ставит фараскатский храм в один ряд с «церк¬вями каменными» в Дзивгисе, Мизуре, Лаце, Наре, Лезгоре (Сатайи-Обау? см. прим. 8. - Д. Б.), Нузале и деревянной церковью Реком (св. Троицы в деревне «Чей») [Материалы. 1933-1934: 169-170].

Есть несколько упоминаний некоего храма в Мах- чесском приходе, которые мы можем с большой до¬лей уверенности соотносить с ныне существующей фараскатской церковью. Так, о ней, видимо, пишет А. Головин в «Кавказском календаре на 18S4 г.»: «...церковь Махчинская принадлежит к древним свя-тыням, устоявшим со времен царицы Тамары; она самого малого размера, 1 V4 сажени в длину и 2 саже¬ни в ширину» [Головин 18S3: 448] . В «Отчетах Обще¬ства восстановления православного христианства на Кавказе» за 1860-е гг. упомянута церковь «Махчинского прихода» «во имя прор. Илии», которая «построена царицею Тамарою и возобновлена в 1837 г., но по вет-хости не прочна» [см., напр.: Отчет. 186S: 76-77]. Мало сомнений, что это наш памятник: его посвяще¬ние пророку Илье совпадает с посвящением фараскат- ской церкви, указанным в несколько более поздних ма-териалах протоиерея А. Гатуева (это второе бесспорное свидетельство о ней) : «...во имя пророка Илии есть <...> в целости старый храм в селении Фараскат» [Гатуев 2007: 34]. Видимо, до сооружения в 1877 г. в самом Махческе нового храма служба на территории Тапан-Дигорского-Махческого прихода проводилась в Фараската. Кстати, сведения о «возобновлении» в 1837 г. «Махчинской-фараскатской» церкви позволя¬ет сделать осторожное предположение, что в упоми-навшейся выше челобитной архимандрита Пахомия говорится о том же памятнике. В указанном докумен¬те идет речь о церкви, которая «через малое де вре¬мя освящена быть имеет», данными же об освяще¬нии в XVIII - нач. XIX в. какого-либо другого древнего дигорского храма мы не располагаем. Таким образом, возможно, что в Фараската сохранилась первая из официально освященных Российским Синодом церк¬вей в Дигорском ущелье. Вероятно, именно к «возоб¬новлению» 1830-х гг. относятся существующий здесь ныне деревянный пол с алтарным повышением-«со- леей» и остатки деревянного иконостаса , заменив¬шего простенок - алтарную преграду со стрельчатой аркой (как в Сатайи-Обау и Авд-дзуаре).

В 1911 г. в газете «Терские ведомости» в корот¬кой, но содержательной анонимной статье о древних святынях Дигории говорится о некоем храме «неда¬леко от Махческа», в котором хранились «хоругви с изображением херувимов» [Заметка. 1987: 304]. Судя по всему, речь здесь идет также о фараскатской церкви. «Хоругвями» же, вероятно, автор статьи на¬звал средневековые рипиды, действительно украшав¬шиеся изображениями херувимов (что абсолютно не характерно для церковных хоругвей нового времени) и сохранившиеся, например, в многочисленных цер¬квах Сванетии .

Наш храм, видимо, имеет в виду и А. Дз. Цагаева, когда пишет о «небольшой часовенке возле с. Фарас- кат», которая называлась местным населением «зжппадз», то есть «склеп»: «...здесь устраивали пир-шество весной, когда всходили посевы. Люди сооб¬ща варили пиво, вместе покупали жертвенное жи¬вотное и из каждого дома приносили три пирога. Женщины и дети пировали около часовенки, а муж¬чины - на сельском ныхасе» [Цагаева 1975: 383]. Как показали исследования последних лет, Сатайи-Обау является погребальным храмом, фактически фамиль¬ным склепом. Старое название фараскатского хра¬ма - «зжппадз» - наводит на мысль, что и он (а так¬же, видимо, и Авд-дзуар) имел, в первую очередь, мемориальные функции.

Это все известные мне из литературы сведения о храме в Фараската. Следует полагать, что дополнительные данные о нем еще могут быть найдены при работе с архивными материалами. Ведь особый «статус» этой постройки, судя по всему, был очевиден большинству исследователей здешних мест: местным населением она всегда считалась христианской цер¬ковью и была окружена пиететом. Отнесение Голо¬виным (см. выше) постройки «Махчинской» церкви ко временам царицы Тамар основано, надо думать, именно на «туземном» предании. Этой знаменитой правительнице Грузии, с именем которой связан осо¬бый культурный и экономический подъем многих об¬ластей Кавказа, приписывались почти все крупные древние сооружения указанного региона, в том числе и на территории Осетии (Зругская, Нузальская и Дзивгисская церкви, Авд-дзуар, цейский Реком, дзуар Мады-Майрам в Архоне, крепость в Дарьяле, храм Самеба в Казбеги и проч.) . Таким образом, перед нами подтверждение «авторитетности» и древности фараскатского памятника.

В «Отчетах Общества восстановления православ-ного христианства на Кавказе» 1860-х гг. церковь «Махчинского» прихода значится как «по ветхости весьма непрочная» . Ее посвящение Илье-пророку, возможно, не древнее, а относится к XIX в. и выбрано в связи с особым почитанием в Дигории Уацилла (дзуары которого известны, в частности, в соседнем селе Ханаз и в Камунте) . Аналогичным образом, например, в XIX в. был освящен в честь архангелов Михаила и Гавриила храм в Нузале: вероятно, по причи¬не особого почитания «Мыкалгабыртж» в Уалладжире. Допустимо предположение, что имена первоначальных святых патронов нузальского и фараскатского храмов к XVIII в. уже забылись: их не знал, например, И.Болгарский («а в чие имя - не известно»), который, пере-числяя древние церкви, старался указывать их посвящение [Материалы 1933-1934: 169-170].

Выделяют фараскатский храм из «дигорской» группы церквей его размеры: из трех указанных пост-роек он самый крупный. Кроме того, в отличие от «лаза» в Авд-дзуаре и Сатайи-Обау, церковь в Фа- раската имеет арочную дверь. Можно, конечно, пред¬положить, что это результат переделки позднего вре¬мени. Однако на момент «капитальной» перестройки XIX в., во время которой был разобран каменный про¬стенок- алтарная преграда, дверной проем уже су¬ществовал в нынешнем виде. Это следует из того, что штукатурка его откосов единовременна и идентична со штукатуркой стен интерьера, которая прерывает¬ся в местах примыкания к ним указанного простенка (т. е. относится к «раннему» периоду существования памятника). Возможно, форма входа говорит о каких- то функциональных отличиях фараскатской церкви от других двух храмов дигорской группы (например, она могла быть и приходской).

О другой отличительной особенности этого памят-ника уже говорилось выше: его западный фасад укра¬шен двумя симметрично расположенными крестами (илл. 16, 17). В литературе их обычно называют «крес¬тами в виде четырехлепестковых розеток». По мне¬нию М. Б. Мужухоева, они «не могут осмысливаться как символы христианства», причем автор аргумен¬тирует свою точку зрения тем, что «подобныеже изоб¬ражения (украшения) выбиты с двух сторон на стол¬пообразных святилищах» [Мужухоев 1983а: 77-78]. Однако очевидно, что «лепестки»-заглубления, обыч¬но принимаемые за ветви креста, на самом деле явля¬ются промежутками между настоящих ветвей «гречес¬ких» равноконечных крестов с расширяющимися ру¬кавами [Restle 1995: 25-26; abb. 2: 7].

Хотя фараскатские кресты крайне обобщены, они, по меткому выражению графини П. С. Уваровой (го-ворившей, правда, о другом памятнике), «сохранили византийские предания <...> в очертаниях» [Уваро¬ва 1894: 112].

Кресты такого типа очень распространены в ико-нографии Христианского Востока (от Северной Афри¬ки, Палестины и Сирии до Каппадокии, Крыма и Кав¬каза) и средневековой Западной Европы (илл. 19-21; 24-27). Нередко они вписаны в квадрат или, чаще, в круг. В Западной Европе крест в круге означал Кон- стантиновский крест, т. е. связывался с великим визан-тийским императором [см., напр.: Вилинбахов 1985: 188-194]. По всему христианскому миру подобная ком-позиция была осмыслена, вероятно, как символ веры, спасающий мир. Но изначально это, по всей видимос¬ти, упрощенное изображение главного христианского символа в триумфальном венке, что, в свою очередь, является возникшей еще в раннехристианское время переработкой античных мотивов, когда в венках поме-щали, к примеру, портреты императоров. Такой крест мы видим, например, в композиции «Вознесение кре¬ста» над южным входом Мцхетского Джвари (илл. 24), но вообще подобных изображений существует неве-роятное множество: они повторяются на протяжении веков, причем часто сливаются с орнаментальными мотивами и распознаются с трудом.

Композиция из двух симметричных крестов на западном фасаде фараскатской церкви не имеет, ка-жется, близкой аналогии (по крайней мере в зодчестве Северного Кавказа). Впрочем, сходные парные христи-анские символы имелись на восточном (алтарном) фа-саде храма на реке Гестенты в Балкарии (илл. 28) [Бат- чаев 2006: табл. XXIV] . Это можно считать паралле¬лью, в том числе и географической, описываемому дигорскому сооружению, хотя, конечно, датировка и конструктивные особенности балкарского памятника, ныне разрушенного и известного нам только по изоб-ражениям, под вопросом.

Уже говорилось, что на стоящем рядом с фараскат- ским храмом циртдзаване имеются кресты абсолютно такой же формы, как и на «основной» постройке комп-лекса (илл. 18). Указанный циртдзаван представляет со-бой четырехгранный, сужающийся кверху «столп», сло-женный из грубо обработанных каменных блоков на из-вестковом растворе, имеющий по боковым граням две горизонтальные полки и сверху оштукатуренный. Крес-ты расположены на двух противоположных (западной и восточной) его гранях. Аналогичные кресты есть на та-ком же циртдзаване, находящемся ниже по склону, в нес¬кольких десятках метров юго-западнее (несколько отличающиеся по форме, о чем см. ниже), и (судя по ука-занию В. Х. Тменова) на подобном столпообразном со-оружении в расположенном поблизости селении Уакац .

გვ.39